Александра Логинова

Королевская ссылка, или Лорд на побегушках

Пролог

Во рту было гадко. И пахло почему-то не морозом и свежестью снежной равнины, а жженым сеном. Будто кто-то немилосердно жег сухую траву в закрытой комнате, перетащив моё бессознательное туловище на пол.

— На корабль, — поправила я себя, поразившись умирающему сипу, вырвавшемуся из глотки.

Корабль равномерно покачивало и куда-то несло. Куда? Да черт его знает. А откуда в Териберке корабль? Тоже без понятия. Гораздо интереснее, почему я лежу на качающемся полу и перед носом катаются полупрозрачные фиолетовые камешки. По полу корабля немилосердно дуло, особенно в поясницу, грозясь выдуть последнее здоровье из почек.

И пить хочется страшно.

— Мать моя волшебница, — стоило приподнять голову, как к горлу подкатила тошнота. — Какого хрена?

— Магиня, — еле слышно донеслось откуда-то сбоку. — Леди Макмиллан, мы понимаем ваше негодование, но ронять авторитет Его величества подобной руганью не стоит.

Перекатившись на бок неуклюжей колбаской, я воззрилась на стену, обитую бархатом. Стена ехала. Как и потолок, пол, приоткрытое окошко и я вместе с непонятной коробкой, которая ритмично тряслась под лошадиное фырканье. Вот оно сразу узнается, как и скрип снега снаружи. Значит, я все еще в Териберке. Хорошо.

— Эй, — кхе-кхе-кхе. Черт, что с голосом? — Эй, уважаемый.

— Леди? — в окошко заглянула круглая физиономия с усами, завитыми колечками. З-забавно.

— Куда вы меня везете? Где моя группа?

— На север, — невозмутимо ответила физиономия, приподняв бровь. — Как и час назад.

На север, значит. Ага. Головой ты, Люба, стукнулась, когда вытаскивала Ташку из сугроба, вот и едешь теперь в больничку, как порядочная туристка. Хорошо, что полис ОМС вместе с паспортом лежит во внутреннем кармане куртки, обмотанный водонепроницаемой пленкой. Как знала, что пригодится, ибо где только наши туристы не травмировались. Только неясно, почему везут меня не на спец-«буханке» и не на машине друзей, а в какой-то телеге, накрытой сверху потолком. А почему на север? Мурманск ведь, напротив, чуть-чуть южнее находится. Так ясно, что даже темно. И…

Точно! А ведь на улице темно! Сколько меня уже везут? Сомневаюсь, что час, ибо за час вполне можно было добраться обратно до стоянки и пересесть в туристический автобус или легковушку. И откуда тут лошади? Под ложечкой неприятно засосало. Может, трассу замело так, что автобусу не проехать? Но наличие лошадей это не объясняет, как и присутствие учтивого гусара по ту сторону окошка.

А про группу так и не ответил.

— А куда конкретно на север? — кое-как приподнявшись на локтях, я сумела успешно сесть.

— В Катхем, — тяжело вздохнули снаружи. — Леди Аврора, вы, должно быть, крепко заснули? Или вовсе приняли вчерашний день за сон? Мне жаль.

Катхем… Щукозеро помню, Сафоново помню, Полярный помню, а вот Катхем никак не вспоминается. Новый поселок? Угу, очень северный, куда добраться можно только на лошадях, санях и чистой удаче. Бред. И почему Аврора, когда с утра еще звали Любой?

Ладони неприятно закололо. Наклонившись вперед, чтобы поймать баланс, я поднесла ладошки к глазам. Испачканы. Та-а-ак. Испачканы в какой-то мелкой пыли, жире и зернах, горьких на запах и даже на вкус. Тьфу, зачем лизнула? И пахнет горелой травой именно от этих плохо молотых зерен, так что стряхнем их с рук от греха подальше, прямо на сатиновый подол.

— Здравствуй, елка, Новый год, — глаза вытаращились на фиолетовую невесомую ткань, кулем лежащую на полу.

Из-под ткани торчали ноги. Две. Ноги были затянуты в тонкие чулки, обуты в замшевые сапожки и нещадно затекли от долгого лежания. Кстати, вполне себе человеческие конечности, что несказанно радовало: при контузии можно очнуться и бесом, если долго блуждать в подсознании. Соберем факты: коробка с лошадьми, трава на полу, я одета в шмотки с чужого плеча, а снаружи гусар, именующий меня ледью.

Плохо. Точно надышалась.

А может, меня успели переодеть, потому что мой горнолыжный костюм промок? И термобелье промокло. Вот и напялили на глупую туристку то, что было под рукой: платье, сапоги и шубу, валяющуюся на сиденье. И повезли в телеге на север. Только убранство для телеги слишком роскошно: расшитые подушечки, веер на полу, шторки с бахромой. Ковер, в конце концов, отличного качества, но сдвинутый в угол небольшого пространства. А под ковром… Мать честная! Это что, пентаграмма? И я в этой пентаграмме сижу, аккуратно попирая попой центр чужого сатанизма.

— Стоп, машина, — приподняв себя по стеночке, я твердо вознамерилась выйти и получить объяснения. — Господин гусар, можно вас на минутку?

Окошко озарилось светом, и знакомая усатая физиономия уставилась на меня с сожалением. Физиономия ехала на коне, а потому была чуть выше, но мне это ни капли не мешало сверлить усы тяжелым взглядом.

— Я Густав, — смутился мужчина. — Вы что-то хотели, леди Макмиллан?

— Кто вы?

— Губернский секретарь, родом из Хорта, что на границе с Катхемом, — явно удивился он. — Нас представляли друг другу перед отправкой.

— Не припомню.

Густав родом из Хорта обижено поджал губы, но кивнул, принимая мое право не помнить. Допотопный транспорт потряхивало, от окна дуло лютым холодом, а потому руки сами потянулись к шубе. Изморозь украшала усы гусара, которыми тот забавно шевелил, пытаясь стряхнуть оттаявшие от теплого дыхания капли.

— Густав, вы должны немедленно объясниться. Как я сюда попала? Почему мы едем на север, а не в ближайший город? И почему я одета в эти тряпки вместо нормальной зимней одежды?

Сопровождающий тяжело вздохнул. Видно, не надеялся, что память вернется ко мне самостоятельно, и великомученически возвел очи к небу. Усатое лицо скривилось в жалобную гармошку, будто мужчина хотел взмолиться: «Будет вам, дамочка, хватит ломать комедию», но воспитание не позволило грубо меня отшить. И правильно! Нечего тут кривиться.

— Город мы давно проехали, леди. Крайнее поселение осталось позади, еще до таможенного поста, и посещать города вам запрещено, пока не издадут обратный указ. А про одежду вы правильно заметили, — одобрительно кивнул он. — Дальше экипажа в королевском платье идти нельзя, даже с шубой на плечах. Мы постараемся подъехать как можно ближе к поместью, а вы уж извольте быть порасторопнее.

Таможенный пост и запрет посещать города?

— Я что, преступница? — внезапно пересохло горло.

Или вы преступники, успевшие провести бессознательную меня через таможню?

— Это воля Его величества, — отвел глаза мужчина. — Только ему судить о тяжести вашего проступка. Его же указом вы оказались в ссылке, но я не смею обсуждать волю монарха. И вам не советую.

Понятно.

Миролюбиво кивнув и дружелюбно помахав на прощание, я аккуратно задернула занавеску и рухнула на дно коробки, зажимая ладошками рот. Твою-ю-ю дивизию! Или меня украли какие-то сектанты, балующиеся дурманом, костюмированными вечеринками и экстремальными путешествиями, или… Или я в самом деле оказалась в карете — точно, это называется каретой! — ночью, посреди зимы и гор, в сопровождении гусара и почетного конвоя. Почему конвоя? Судя по всему, леди Аврора умудрилась натворить что-то серьезное, раз ее сослали в вечную мерзлоту и запретили посещать цивилизацию.

— Там есть поместье, — пришла ободряющая мысль, а руки подтянули коленки к груди. — Хоть не выкинут на ледник, и ладно.

Что делать? Кричать об ошибке? Доказывать, что никакая я не ледя и вообще Любовь Васильевна? А чем доказывать, если вместо родных «семьдесят на сто шестьдесят семь» руки обнимают едва ли половину центнера, дрожащую под белым мехом?

— Думали, не замечу? — неизвестно к кому обращаясь, проворчала я. — Верните килограммы, падлюки!

Не дело даме моего почтенного возраста разгуливать, как стеблю камыша, тощей и хрупкой, эдак и околеть недолго. Только белые ладошки с подпиленными ноготками не находят на лице привычных морщинок, коих на размене пятого десятка лет стало заметно больше. Зато обнаружился аккуратненький носик, гладкие, без единого шелушения, губы и осыпавшаяся на щеки тушь. И тяжеленькие серьги в ушах. На натуральные белые локоны, выбившиеся из высокой прически, принципиально не обратила внимания — подумаешь, шевелюра новая! Меньшая из проблем, такую в салоне за день сделать можно.